Маленькая песня о Большой Безенгийской школе инструкторов. Андрей Андреев, 2019
Часть Первая. Алекс Юркин.
— Прыгай, прыгай, — ободряюще улыбнулся инструктор, помахивая в сторону обрыва ледорубом.
Я прыгнул, а моя напарница принялась зарубаться, пытаясь погасить внезапно возникшее между нами притяжение.
Чувство полета. Скрежет, шорохи. Летящая в лицо снежная стружка.
Тишина.
Осознание случившегося пришло намного позже.
Мы заехали в гостеприимный лагерь Безенги второго июня 2019 года.
Четыре человека, которым суждено сыграть в этом рассказе главные роли, приехали пройти обучение на повышение своей инструкторской категории с третьей на вторую.
Алекс Юркин, Лерик Меркурьева, Ксюша Кочнева и я, Андрей Андреев.
Инструктором у нас был Владимир Молодожен (который при ближайшем рассмотрении оказался очень даже наоборот).
Прозрачный горный воздух навевал мысли о великом, июньский лагерь только-только просыпался от зимней спячки.
Вопросы своего предназначения волнуют всех, в тот или иной период их жизни. Вопрос своего предназначения волновал и меня. До тех пор, пока я не прыгнул в трещину. Прыгнул сам, добровольно, повинуясь гипнотическому покачиванию ледоруба инструктора.
— Прыгай, прыгай, — ободряюще улыбнулся инструктор.
И я прыгнул.
В ворвавшейся в мое сознание тишине был только я, неторопливо вращающийся на натянутой веревке, и Горы.
Мысли в голову приходили странные. Одна из них была о том, что для слова «горы» существует мета-синоним «Горы», который на самом деле непонятно, что обозначает, но многим восходителям знаком.
«Горы» — это восторг, радость и одновременно прозрачное спокойствие, которое возникает, зачастую, когда ты ходишь в горы. Что-то внутри, а не снаружи (мысль о том, что для описания этого сложного непонятного нового термина, есть простой старый и понятный — «горная болезнь», мне тогда не приходила).
Кажется, что в тот момент я понимал всю неоднозначность вопроса “почему вы ходите в горы”?
Вы, собственно, какие горы имеете ввиду?
Зачем мы ходим в Горы? Это не вопрос новичка. Новичок не задается этим вопросом. Новичок стремится в свое воображение, в песни Визбора и Окуджавы, рассказы Стеценко и Мориса Эрцога. В «Горы» отважных ребят и смеющихся девчонок. Навстречу возможности подвига и духу приключений.
Когда я был новичком и читал рассказы Урубко, я не понимал, почему он так пишет. “Над горами Заилийского Ала-Тау ветер рвал последние клочья облаков…” или “окружавшие нас оскаленные гребни уже розовели в рассветных лучах”. Это диссонировало с моим ощущением Гор. А сейчас, кажется, стал понимать.
В моем случае я ощутил зов Гор много лет назад, еще ребенком. Он пришел в виде картинки, или песни, или c чьим-то рассказом, этого уже не помню. Затем, много лет спустя я оказался в настоящих, реальных горах, и следующие несколько лет были наполнены прозрачной, почти осязаемой магией Гор.
Время шло, жажда Гор оказалась практически утолена, и я стал обнаруживать себя механически поднимающимся на ночевки, рутинно ведущим группу на восхождение — уже инструктором.
Получается, что горы есть, но зова «Гор» в них для меня больше нет.
Лера зарубилась быстро и решительно. Клювик ледоруба вгрызся в податливый лед, прочертив небольшую канавку. Ей нужно было удержать напарника, сорвавшегося в трещину, собрать станцию и перенести на нее нагрузку. Затем — вытянуть напарника полиспастом.
— Только бы не вкрутить ледобур в камень, — подумала Лера (Андрей, а ты — ябеда, подумал при прочтении Молодожен).
Свет от окружающего мира стал потихоньку возвращаться в норму.
Я заметил ярко-желтое пятно, висящее неподалеку от меня. Юркин.
— Висишь, Андрюха?
— Вишу, Саня.
— И я вишу, Андрюха, представь? — смеется. — Мы словно рыбы в пруду, висим и пускаем пузыри, не осознавая, что там на поверхности, жизнь, полная движений. Наши девчонки, скрипя зубами от натуги, вгрызаются ледорубами и кошками в летний Безенгийский лед, пытаясь удержать нас от падения. Инструктор делает им замечания, прикидывая в уме, долетим ли мы, в случае чего, до дна трещины, или нет. Девушки давят на древко ледоруба грудью, ощущая, как вот-вот, почти по гребенщиковски, «тронется лед». Представляешь? Столько сплелось всего. А мы тут висим, неторопливо вращаясь вокруг своей оси, да разговоры разговариваем. Как рыбы в пруду, ей-богу.
— Точно, как рыбы, — улыбаюсь я в ответ.
— Но самое смешное не это, — продолжал Алекс, — самое смешное, что вся моя жизнь, каждый выбор, сделанный мной с рождения, толкал меня к тому, чтобы я вот так же как и ты, смешно вращаясь, висел в трещине. То есть мой путь, задумайся, привел меня к тому, чтобы я работал рыбой (то есть грузом) для отработки спасения из трещины. Смешно, Андрюха?
— Смешно, Саня, — задумчиво ответил я, ощутив, что меня больше не волнует вопрос моего предназначения.
Внезапно, я почувствовал рывок веревки, поднявший меня немного вверх.
Полиспаст готов.
— Ну что, до встречи наверху, Саня, — с улыбкой помахал я рукой.
— Давай, Андрюха, — помахал он в ответ, удивительно мелодично начав насвистывать Stairway to Heaven.
Часть вторая. Лерик Меркурьева
Мы поднимались на судейские ночевки уже второй час. Летнее солнце жарило вовсю. Ручейки пота надоедливо бежали из-под безжалостно надетой каски, скрываясь где-то за воротником.
— Лера, сжалься (Лера была нашим инструктором), ну давай снимем каски, жарко ведь.
— Нельзя, Андрей, каска защищает твою светлую голову от попадания в нее камня.
— Лера, какой камень, в какую голову, очнись! Мы идем по тропе, по которой до нас сто с лишним лет ходили альпинисты. Вуллей ходил здесь и Зденек, Шатаев с Абалаковым, Ба-ле-зин и, держу пари, никто тут не надевал каски. Уважаемые, между прочим, люди — мастера! А ты, Лера, кто?
— Я — твой инструктор, Андрей, и, будь так любезен, одень перчатки.
— Но, Лера, это не честно. Когда я был твоим инструктором — я разрешал тебе ходить без перчаток, пропускать завтраки и не краснеть при виде старшего тренера!
— Андреев, (перешла Лера на совсем уж официальный тон) справедливость и безопасность в горах — это разные вещи.
Верд гемахт, майн либен. Андэрстенд, бат нихтферштейн.
Подъем продолжался четвертый час подряд. Контуры окружающих нас гор немного расплылись в желтоватом мареве. Все чаще в перерывы между звуками шагов закрадывалась основная тема из Duane Eddy - The Trembler.
Вдруг шаги и музыка прекратились. Группа исчезла, и Лера обнаружила себя стоящей на краю обрыва. Напротив нее в потоке тёплого восходящего воздуха зависла птица. Слегка покачивая крыльями, птица то взлетала чуть выше, то опускалась немного вниз.
— Ого, — только и могла подумать Лера, – Никак спятила?
— Нет, ты не спятила, — ответила птица.
— А где же тогда я? Где моя группа, где моя каска?
— Внимание, Лера. Сейчас будет что-то важное. Я расскажу тебе о смысловом разломе.
— Точно спятила, — расстроенно вздохнула Лера, а ей, Лере, ещё нужно было группу до ночевок довести, в Ала-Арчу съездить, собрать материал для научной работы...
— Человек без смыслового разлома похож на бескрайнюю пустыню, на которой невозможно ни на чем зацепиться взглядом. Разлом же образует ловушку внимания. Ловушки внимания образуют скопления смыслов, а те, в свою очередь, образуют мифы, из которых создан мир людей.
С этими словами птица взмыла ввысь.
Лера проводила ее взглядом, а когда опустила глаза вниз, то увидела встревоженные лица ребят.
— Лера, с тобой все в порядке?
— Друзья, кажется у меня стало на один смысловой разлом больше.
Когда на стоянке Лера и Ксюша остались одни, Лера аккуратно спросила:
— Ксюша, а как ты думаешь, в альпинизме есть мифы?
Ксюша удивленно—внимательно посмотрела на Леру:
— Ты какие мифы имеешь ввиду? ДревнеэСсср-ские мифы альпинизма? Мол тогда было “огого”, а сейчас — “фьють”? (Ксюша сделала неопределенный жест ледорубом, как будто она зарубается, но как-то очень вяло).
— Нет, я про те, которые птица… То есть не птица.. В общем, какой-то наш общий миф, в который все альпинисты верят, который является нашим общим.. Ээ… камнем преткновения что ли.
Ксюша снова долго и внимательно посмотрела на Леру:
— Есть у нас такие мифы. Например, наш доминирующий миф — Миф о Безопасности. Его поддерживает вера в то, что соблюдая определенные правила, мы будем целы и невредимы. Так же его поддерживают разборы комиссий, которые, являясь авторитетной точкой зрения, подчеркивают связь нарушения техники безопасности и произошедшие несчастные случаи.
Из этого основополагающего мифа вытекают правила проведения альпмероприятий, правила совершения горовосхождений и, в конечном итоге, правила выполнения технических приемов.
Незамуфченный карабин, расстегнутая пряжка, отсутствующая каска на голове — все это культурные атрибуты мифа о безопасности.
На школе инструкторов, кстати, помимо Мифа о Безопасности, существует еще Миф об Оценивании. Там верят, что ставя оценки, можно определить, кто хороший инструктор, а кто — плохой. Кто достоин одной смены стажировки, а кто — трех. Хотя эти оценки показывают лишь способность курсантов сдавать экзамены. А это совсем другой навык, нежели навык обучения, который мы здесь должны получить. Не так ли?
— Не знаю, Ксю, как-то это звучит немного по-диссидентски.
— Я слышала, что патриот обязан быть диссидентом.
— А ты патриот?
— Я — патриот, — улыбнулась Ксюша, — И это тоже, кстати, миф. Но, кажется, что мы засиделись. Пойдем спать, завтра утром экзамен.
Примечание автора.
Миф — в данном контексте не означает что-то плохое или что-то не существующее. В данном контексте миф — это устойчивая конструкция, существующая в общем информационном поле людей.
Соблюдайте правила техники безопасности, они позволят вам минимизировать шансы возникновения аварийной ситуации.
